Олександра Радченко – учителька з Харкова, свідок Голодомору, авторка щоденників, у яких описувала перебіг страшних подій Великого голоду. Проте, як з’ясувалося, Олександра Радченко у своїх щоденникових записах зафіксувала не лише геноцид українців, а й Голокост єврейського народу в Україні.

«Масове винищення євреїв стало другим після Голодомору геноцидом вчиненим на українській землі. Часова дистанція між обома злочинами – менше десяти років. Тож українці, які пережили вбивство голодом у 1932-1933, стали свідками Голокосту. Пам‘ятати про обидві трагедії було небезпечно, тим паче фіксувати щось про них. Харківська учителька Олександра Радченко робила це, ретельно записуючи побачене в щоденник, який присвятила нащадкам. За цю відвагу заплатила свободою після повернення радянської влади. Її записи стали відомими в останні роки після виявлення серед документів КГБ». – коментує Голова Українського інституту національної пам'яті Володимир В'ятрович.

Щоденники харківської вчительки були виявлені в Галузевому державному архіві Служби безпеки України у 2001-му році.

До Міжнародного дня пам‘яті жертв Голокосту, який згідно з резолюцією № 60/7 Генеральної Асамблеї ООН, відзначається 27 січня, на вшанування дати визволення нацистського табору смерті Аушвіц-Біркенау 27 січня 1945 року, публікуємо фраґменти про Голокост з її спогадів за 1941-1942 роки. 

Повний текст записів Олександри Радченко можна прочитати у книжці «Репресовані щоденники. Голодомор 1932-1933 років в Україні», упорядництва співробітника Українського інституту національної пам’яті, історика Ярослава Файзуліна.

Завантажуйте видання за посиланням.

«1941 год. Октябрь. 14/X. Вторник.

По дороге из Станиславова, недалеко от Днестра, мы видели деревню, [в] которой расстреляно было 15000 евреев. Я не поверила, т. к. распоряжение будто было немецкого командования. Тогда еще верили в немецкую культуру.

Военнопленный уверял, что он своими руками зарывал, ему было приказано. Он видел в яме (бывший пороховой погреб) живых еще людей. Видел, как бросали грудных детей живыми и надо было их зарывать, и он это делал, и приподнята. Утром на второй день велели зарыть тщательнее. Какой ужас, и это культурные люди.

1941 г. 7 ноября. Пятница.

Как-то на базаре я увидела еврея, он покупал хлеб, и мне нужен был хлеб.

Я тихонько спросила:

– Как вы остались живы?

– Ночью вылез из ямы.

– Но ведь земля же была насыпана.

– Очень немного. Я был легко ранен, лежал сверху других, и когда очнулся – начал двигаться и легко освободился от тонкого слоя земли. Ранен в голову и ногу. В больнице пролежал две недели.

19/XI. Понедельник.

У нас в квартире механик поправлял замки. Разговорились… Он спросил, не нужна ли мне работница. Я просила прислать. Оказалось, что это была еврейка-выкрестка Женя Хромая, 22 лет, она работала прежде секретарем и машинисткой, какого-то торгового предприятия…

Вот, что она мне рассказала. В четверг (27 авг.) велели всем евреям рано утром быть готовыми, чтобы отправиться в путь. В среду они собрали контрибуцию и уплатили. В старом городе жили и на новый план за вокзал, к пороховым погребам. Уходя из К-Подольска, наши большевики взорвали их.

Евреи поняли, что они будут расстреляны, т. к. накануне сюда же отправили венгерских евреев.

Крик поднялся невероятный, им велели раздеваться и по несколько человек становится над ямой. Пять человек карательного отряда немцев ручными пулеметами расстреливали, грудных детей бросали живыми.

Женя продвинулась к Комиссии, которая отделяла украинцев, случайно захваченных, и специалистов евреев. Некоторые из последних отказались жить. Женю спросили, украинка ли она. Она назвалась украинкой. Ее отделили к спасенным, к сестре ее Шуре подошел немецкий офицер и спросил, почему она здесь. Она молчала. Он приподнял косы и посмотрев затылок вдруг сказал: «Ну да, украинка».

31/X. Суббота.

Свершилось то страшное и у нас, всех евреев направляют в Ермоленцы.

Доносится стрельба, крики. В десять часов начал двигаться обоз, минут тридцать. Я стояла, наблюдая за ужасной процессией.

Знакомых не видела, вдруг бросилась в глаза фигура в сером плаще с обнаженной головой, с необычайной бледностью в лице, он двигался рядом с телегой, повернувшись к нам быстро, посылал воздушные поцелуи. Это был инженер Фридман.

Он указал рукой на телегу, там сидела Шери с ребенком. Увидев нас, она хватилась двумя руками за вишки и закачала головой. «Шери, Шери – зачем же, она ведь румынка может спастись», – шептала я.

Ноги мои налились свинцем, руки отерпли, затошнило. Кое-как я добрела домой. Дома не могла успокоится. А вечером приехал зав. финансовым отд. к нам О. Шмидт, спросил, осталась ли румынка. Мы ответили как было.

Теперь я не могу себе простить, что не сумели уговорить ее бежать с мужем в Румынию. Паспорт выдан румынским правительством года за два до войны, так что действительность его неоспорима. Родные ее в Бухаресте, а его из Бессарабии. Перед войной они уехали семьей к его родным во время отпуска. Так были захвачены войной.

4/X. 42. Среда.

…Все слышатся выстрелы. Вот несколько подряд. Очевидно, стреляют евреев, каких находят в погребах и на чердаках. Опять частая стрельба. Не бунт ли… В Городке пожар, мы одни...».